В преддверии Дня Победы мы встретились с одним из ветеранов Октябрьского - Пустоваром Петром Андреевичем. Он освобождал Белоруссию, был несколько раз ранен. И целых 50 лет отработал на нашей текстильной фабрике им.Октябрьской революции. А еще он бодр и весел, несмотря на свои года и болезни. И когда мы спросили его, в чем секрет долголетия, Петр Андреевич сказал, что никакого особого секрета у него нет. Но, видимо, в этой удивительной бодрости духа секрет и заключается.
- Петр Андреевич, расскажите с самого начала: где родились, где начался Ваш путь на войну.
- Я родился в 1925 году. 91 год мне, а бабушке (жене Елизавете Федоровне – прим.ред.) 92 уже. Сам я северянин, из Архангельской области, города Няндома. Нас у мамы и папы шестеро было: 3 мальчика и 3 девочки. Я самый поскрёбыш (смеется). Когда началась война, папу, сестрёнку, брата сразу взяли на фронт. Самый старший брат работал в таком учреждении, откуда на войну не забирали. А я пацан был, только пошёл в 7-й класс. Они на фронте, поехали финскую границу защищать, а я с мамой бегаю. Помогал по хозяйству: дровишек принести и прочее. И решил я, что в обычной школе учиться не буду. А рядом была школа ФЗУ (фабрично-заводского ученичества – прим.ред.), я туда и ушёл. Хотел на шофёра, с малолетства технику любил. «Да где тебе, - говорят, – в 16 лет на шофера! У нас есть группа трактористов, иди туда». Думал, думал… Баранка здесь – баранка там. И пошел я в группу трактористов с товарищем вместе. Учились мы 4 месяца всего. Выпустили нас – и распределение: нас 13 человек (и с нами 3 девушки-трактористки) отправили на Урал, в Магнитогорск.
- А какой это год был?
- Начало 42-го. Приехали мы туда. Ох какой большой Магнитогорский завод! Можно было на заводе остаться, но мы решили поехать на тракторах работать в сельскую местность. Начало посевной, я в совхозе работал: пахали, сеяли. И девушки-трактористки на тракторах тоже пахали! Но девушки есть девушки. Еду, смотрю – стоит. Спрашиваю: «Ты что остановилась?» А она плачет: «Он почему-то не едет!» Ну раз ты девушка – ладно, с тебя спрос другой. Вася Гуляев стал моим хорошим другом. А он шофёр. Я говорю: «Слушай, у тебя баранка и у меня баранка. Дай мне на твоей баранке немного поездить!» Вот так я научился на машине.
Кончилась посевная, война идёт, 42-й год. Пишу заявление в военкомат Магнитогорска, а они: «Да ты что?!» Выпроводили меня. Проходит немного времени, я опять иду – опять отказ! И вдруг на Урале организуют Уральский добровольный танковый корпус имени Сталина. Я снова туда – и вот под эту «марку» меня забирают в конце 42-го года.
Приехали мы в город Миасс. Там точка называлась «танковая», но были все рода войск. Нас выстраивают: «Есть среди вас шофера?» Я смотрю: один – шаг вперед, второй, и я решил схитрить – выступаю тоже. Хотя я же простой тракторист, не шофер. Но ничего, взяли. Так я стал шофером в автопарке при корпусе.
И вот весь корпус переезжает сюда на передовую под Москву, в леса владимирские. Приезжаем туда, а там машины американские: студебеккеры, шевролеты, форды, доджи. Сели мы на шевролеты – какие машины хорошие, легкие! Едем в Москву. А немец уже подошёл к Москве, тут такие бои уже шли! Заводы эвакуированы - много было эвакуированных. И вот едешь – на дороге стоят голосуют, а у меня машина пустая. Жалко стало, и посадил я четырех женщин. Одна – вся жёлтая, на химическом заводе работала, не выдержала, убежала, как услышала, что Москву освободили. А через каждые 10-20 километров стоят проверяющие, в Москву никого не пускают – закрытая зона. Как же мне быть? Я пристроился сзади колонны. Документы у первой машины проверили, и колонна пошла потихонечку. Я стою и мимо патруля резко – раз! Патруль смотрит – а я уже в колонне. И так скакал до самой Москвы вместе с моими пассажирами. А под Москвой уже генеральная проверка. Подходят к моей машине: «А это что такое?!» И меня с пассажирами забирают. Старых-то наверно отпустили потом, а вот которую с химзавода сбежала… Подводят меня к начальству нашему: вот, такое дело… «Да, это наш. Подвёз – подумаешь! не преступление ведь». И меня отпускают.
Как собралась вся колонна, едем мы через окружную в Наро-Фоминск – там мы сосредотачивались. И вот с Наро-Фоминска начался мой боевой путь. Направление Калужское: Козельск, Сухиничи. В Козельске первый раз ранило: тяжелое брюшное ранение осколком. Подлечился – снова на фронт. И так до конца войны, такой вот на войне круговорот людей. Кто-то же должен воевать.
После госпиталя на пересыльном пункте не попадаю в свой корпус. Назначили меня туда, где нужны были люди: 307-я стрелковая дивизия, 50-я армия. Направили на Брянск, на Белоруссию: Могилёв, Витебск, Минск. 2-й Белорусский фронт. Командует Рокоссовский. Операция «Багратион» - около 100 тысяч немцев мы побили! Медалей много, ордена за это получил. Минск я освобождал. Страшная там картина была. Никого в живых из местных немцы не оставляли, им Белоруссия не нужна была. Это на Украине никого не трогали: шли по большим дорогам, старосту в деревнях ставили – и дальше. Украина, хлебородная страна, нужна была, а Белоруссия нет.
После Минска пошли на Могилёв, там тоже ранение получил. Уже лёгкое, при санбате лечился. Дальше идём на Литву, на Гродно. В одном из боев третье ранение. Сильная была атака! Целый день немцы нас атаковали, но мы отбили. В 307-й дивизии я уже не пехотинец, а артиллерист. Из самой маленькой пушечки 45 мм «Прощай, Родина» бил. Мы на стыке, между батальонами, стояли: с одной стороны пулемет, с другой - мы. Я на тот момент уже командиром орудия был, сержант (начинал с наводчика, потом заряжающий, а потом командир орудия). И мой расчёт подбил один танк. Награду получил «За отвагу». Я пострадал – загорелся. Видите – руки красные: и обмороженные, и обгоревшие. Лечился опять в санбате.
После этого взяли направление на Варшаву. Есть город Осовец в Польше. Такие там страшные бои были! Награду Сталина получил за те бои. Дальше идём. Пересекаем границу Германии - Восточная Пруссия. Курортное место. Такие дома роскошные, 1-2 гектара земли, своя электростанция, в подвалах продуктов на год. Дрались они страшно за свои дома! Дальше на Кенигсберг двигаемся. И тут я четвертое ранение получаю, пулевое. Видимо, снайпер метился. Пробивает руку и мякоть грудины. Чуток бы левее – и всё. Но пуля вскользь прошла. Госпиталь. До Кенигсберга не дошёл немного.
Когда в госпиталь попал, мы уже стали ненужны: война шла к концу. Всех тяжело больных гнали обратно в Россию. Меня привезли в Нижний Новгород, Горький бывший. Пока мы ехали, у меня всё поджило, и меня выписали. В это время я вступил в партию. Парень я был молодой, симпатичный, сержант. Стали меня сватать в училище. Говорю: «Я с удовольствием на автомобилистов». «Нет, - говорят, - набор у них уже кончился. Мы тебе предлагаем Московское училище имени Верховного Совета ССР. Там пехотинцы, Кремлёвские курсанты. Будешь при Кремле, миссию встречать, Правительство сопровождать». И я польстился, дал согласие. С Горького приезжаю в Москву в Лефортово. Год там проучился из трех, больше не смог. Еле зиму провёл в училище в легких сапожках. У меня же руки-ноги обморожены были в белорусских болотах. Другие курсанты плотные такие пришли, на картошке, с шерстяными носочками… А у солдата нет ничего. Они с удовольствием – а я не могу. Заместитель училища, Москвин, очень жалел меня, не отпускал. Оставил в училище шофёром на какое-то время. Потом еще я в Опалихе под Москвой служил до 50-го года. И оттуда уже демобилизовался.
И пошла гражданка. Окончил серпуховскую школу, стал поммастера. Шофёра пришлось забыть: одно ухо уже тогда не слышало. Когда дело дошло до распределения, я пожелал поехать на текстильный комбинат в Тольятти. Приезжаю заявление писать, а мне говорят: «Да ты что, ты же наш! Мы тебя учили, а ты туда просишься». И уговорил меня главный инженер с этой фабрики (им.Октябрьской революции – прим.ред) поехать работать в поселок. Здесь я женился, и 50 лет мы с женой моей Елизаветой Федоровной на фабрике отработали.
- Получается, Вы видели и расцвет, и развал этой фабрики?
Да, большая была фабрика. Два производства: прядильное и ткацкое. Сюда и правительство приезжало, Косыгин. Все новое мы испытывали, «опытная» фабрика называлась.
Посёлок был деревянный. Клуб был такой хороший! Артисты к нам приезжали – очень мы были довольны. У бабушки (Елизаветы Федоровны – прим.ред.) одно платье было на выход и слава Богу! А какие праздники справляли! И баяны были, и гитары, мы слушали и песни пели. Летом бегали, зимой на лыжах, кружки разные были. Молодёжи работу давали. Многие кончили институты вечерние и работали руководителями. А больница какая была, даже роддом был – дочь наша там рожала. Всё работало и вдруг всё, нет ничего. Сейчас внук в 6 утра уезжает в Москву на работу и поздно вечером приезжает. Что за жизнь такая?
Из всех поммастеров с фабрики только два мужика в живых остались. Да ладно старые, а молодые-то! Им сейчас было бы 70-75 - никого не осталось. Почему? Фабрику приватизировал последний директор – Кукушкин. Всё производство закрыл, станки распродал, люди ушли. Работали 1000 человек. И вдруг – всё – ничего нет! Которым было 50-60 лет - они куда поедут? В Люберцы? В Москву? Остались безработные. И начало процветать пьянство. Вот и не осталось почти мужиков с фабрики.
Никому ничего сейчас не нужно. Вот вроде есть у нас пункт полицейский - так он не работает. Должен на распашку быть! А тут участковые по часам сидят. Вот у нас был пункт! Приходишь в милицию в любое время – сидит, Данилыч у нас такой был. Мы и сами в народной дружине работали. А сейчас что? Вот шантажируют нас, пенсионеров, звонят без конца. Позвонили как-то: «Ваш внук попал в аварию». Я-то глухой, бабушка взяла телефон, сразу в слёзы, ей плохо. Я: «Как Володя попал в аварию? У него и машины нет». - «Да может, с начальником, может, с товарищем, ехали куда». Они снова звонят: «Давайте деньги, он пострадал, ему надо помочь…» Мы уже поехали, и тут только дошло до меня, позвонил по дороге внуку: «Дедушка, да всё в порядке, я дома». Мы повернули обратно, слава Богу. Потом еще несколько звонков были. Вот такая ерунда развелась.
- А с однополчанами встречаетесь, связь поддерживаете?
- Никого почти не осталось. Да и из семьи из шестерых детей только я один и живой.
- Помогает Вам с бабушкой кто-нибудь?
- А зачем? Я же не лежачий, и она тоже. Я хожу ещё. В этом году вот сантехнику поменяли. Нужно бы, конечно, ремонт делать, и администрация не отказывает. Да какой нам ремонт, куда? Доживем так. Каждый день сейчас на очереди. Слава Богу, нас стариков помнят, праздники отмечают, и материально подбрасывают.
Я когда на фабрику пришёл, тут были старички, которые с начала войны были. Их на параде на передний ряд, а нас не считали – мы ж пацаны, на задних рядах, но все же участники. А теперь никого почти нет. Было на фабрике 180 участников войны, осталось 4. Здоровья уже никакого, но я ещё хоть более-менее шевелюсь. Поэтому перед Днем Победы и сюда просят, и туда просят. Вчера вот был в новом детском саду (Светофорик – прим.ред.). Как выступали дети! Какое здание хорошее! Дворец, а не здание! Большая благодарность за приглашение заведующей и всем работникам.
- Петр Андреевич, 91 год – не шутка. Есть у Вас секрет долголетия?
- Никакого особого секрета нет. Тем более прошёл фронт, раненый, больной: руки, ноги, голова, спина – все болит. Конечно, большое влияние имеют отец и мама: отец у нас не курил, не пил. И сыновья такие пошли. Физкультурой каждый день занимаюсь! Помоложе были - с бабушкой на лыжах ходили. Сейчас вот с Вами сижу – отдохну хоть. А то к празднику готовимся, загоняла бабушка по хозяйству (смеется).
Просмотры: 2219 Автор статьи: MyOktyab
Комментарии